Про себя я назвал её Лулой. Не знаю, почему, ведь мне никогда не встречались женщины по имени Лула. Более того, я никогда не слышал это имя ни от знакомых, ни по телевизору. Но есть в нём что-то музыкальное и по-ночному романтичное. Именно так я её поначалу и представлял - мою Лулу: вот она сидит за роялем в своей уютной просторной гостиной, наигрывает незнакомую грустную мелодию, за окном ночные облака играют с луной. И на ней то самое платье.
Впрочем, я отлично понимал, что моя фантазия сильно приукрашена - в нашем районе нет тех викторианских домов, в которых уют обуславливается не только расположением камина, качеством дубового паркета и столетними деревьями за чередой больших окон, но и слоями воспоминаний, пропитавших стены, пол и потолок. Никому из счастливых жителей таких домов не придёт в голову нести вещи в химчистку, расположенную в другом конце города.
Когда моя семья только перебралась в Лондон, родители открыли небольшую прачечную. Мы поселились в пригороде, где обитали, в основном, такие же эмигранты как и мы. Те, кто прибыл раньше, заносчиво пытались говорить с новыми переселенцами на английском, и это был единственный источник языка в нашем районе. Для общения с местными жителями нужно было продвигаться ближе к центру, но мои родители с утра до ночи метались между тюками с чужим бельём, принимая, сортируя, вытряхивая грязное и раскладывая, отглаживая, расправляя чистое, и всё для того, чтобы у нас, их троих детей, было счастливое будущее. В итоге дворец королевы я впервые увидел, когда наш класс повезли на экскурсию в Музей Естествознания, а счастливое будущее, по мнению родителей, наступило, когда пять лет назад мы перебрались в район, где большинство магазинчиков и ресторанов хоть и содержалось эмигрантами, но процент мужчин в хороших костюмах, спешащих по утрам на работу, по сравнению с прошлым местом нашего обитания был несоизмеримо высок.
Мама умерла два года назад. Отец всё чаще оставался в нашей небольшой квартирке, расположенной на втором этаже прямо над химчисткой, сидел напротив телевизора, настроенного на единственный канал, и часами медитировал на беззвучную картинку с лицами его детства. Работали мы втроём - старший брат, младшая сестра и я. В хорошие свои дни отец спускался к нам, но чаще всего лишь путался под ногами - точно так же, как и я, когда был мальчишкой. Как только выдавалась свободная минута, сестра забегала его проведать, но он тут же отсылал её обратно - нужно работать. Клиентов у нас было достаточно, стиральные машины и утюги не простаивали без дела. Мы открывались в семь утра и выползали наружу только тогда, когда движение на улице уже становилось сонным.
В тот день сестра забежала ко мне в закуток, кинула нечто бесформенное поверх груды ещё не отглаженной одежды и, крикнув «Срочно!», умчалась обратно за стойку приёма заказов. Это было платье. Сложное платье. Обычные мужские рубашки, которые я ежедневно в пару движений гладил десятками - в основном, однотонные, максимум, в тонкую полоску, - лишь изредка разбавлялись подобными нарядами. Оно было длинным и воздушным, с множеством мелких складок на рукавах и на талии, вставками гипюра на широком подоле, нежным бисером по краю неглубокого декольте, на тонкой подкладке. И цвет - слоновая кость. Свадебное? Если да, то невеста не хотела чего-то традиционного. Может, скромная вечеринка для самых близких в загородном доме. Деревенский стиль, пучки лаванды, минимум шика. Я поймал себя на том, что вместо того, чтобы утюжить все эти батистовые морщины, я разглаживаю платье руками, словно опасаясь касаться его раскалённым железом. Оно было живым.
Мне стало интересно, руке какого дизайнера принадлежит это платье, но не нашёл ни лейбла, ни наклейки, ни вышивки. На квитанции твёрдым почерком моей сестры была написана фамилия клиента - Уилсон. Думаю, это был первый раз, когда я вообще обратил внимание на имя заказчика. Спустя час сестра забрала платье, и я вернулся к своим белым, голубым, синим, иногда и серым рубашкам.
Недели через две мне снова принесли срочный заказ - почистить и погладить чёрное платье из тяжёлой плотной ткани. Его можно было бы назвать строгим, если бы не орнамент, пущенный по краю юбки - вышитая вручную цепь крупных ярких цветов - красных, синих, жёлтых. Тот же узор, но в несколько раз мельче, несколько раз обрамлял скромный круглый вырез, и одна из его ветвей словно сбежала и теперь покоилась на правом плече. Такая асимметрия в сочетании с чёрным цветом и простым приталенным силуэтом делала платье не только оригинальным, но и своего рода дерзким. На нём так же не было никакого упоминания о его авторе, а на квитанции так же значилось - Уилсон. Прикоснувшись к нему, я ощутил тепло и понял, что не смогу поместить его в машину для химической обработки. Но окрик сестры, которая напомнила, что за платьем скоро придут, вернул меня на землю. К счастью, зашёл отец, и я был рад задействовать его - он поместил платье в машину, а я стоял рядом и хотел было дождаться окончания процесса, но отец взглядом указал на ворох мятой одежды. Я взялся за утюг, чувствуя, что не могу думать ни о чём другом, как о том сбежавшем цветочном узоре на правом плече.
Вскоре после чёрного платья прибыл новый заказ с пометкой «Уилсон, срочно» - невесомое коктейльное платье цвета свежей весенней травы с открытой спиной и тонкой золотой цепочкой, еле сдерживающей две разрозненные половинки лифа, свободно свисающих с плеч. Мне очень хотелось увидеть хозяйку этих нарядов, но я постоянно находился во внутреннем помещении, откуда высовывался лишь в те редкие минуты, когда все костюмы были вычищены, а рубашки выглажены. Сестра не удивилась моему вопросу. «Не знаю, - равнодушно ответила она, не отрывая взгляд от экрана компьютера. - Вещи приносит посыльный. Причём, каждый раз разный».
Картинка в моём мозгу сформировалась моментально - молодая девушка с длинными светлыми волосами и очень светлой кожей в том самом, первом платье сидит за роялем в своей гостиной, обставленной тяжёлой массивной мебелью в стиле двадцатых годов прошлого века, льётся мягкий свет нескольких светильников, рассредоточенных по комнате, за окном среди густой листвы проглядывает луна. Картинка была настолько реальна, что я даже окликнул девушку по имени - Лула. И в ту же секунду мне остро захотелось, чтобы то платье не было подвенечным. Я быстро подкорректировал фантазию и «переодел» Лулу в свободный цветастый сарафан, но он никак не вязался с её образом. К тому же, первое впечатление оказалось настолько сильным, что я намеренно перестал замечать несоответствия в сюжете - мне хотелось, чтобы Лула жила в шикарном доме где-нибудь в Кенсингтоне, который ей оставили родители - настоящие английские аристократы, переехавшие в свой загородный особняк подальше от городского шума; чтобы у Лулы была прислуга - молодой проворный мальчик, регулярно привозящий наряды Лулы к нам в химчистку для возвращения им надлежащего вида даже после всего одного выхода в свет; чтобы чтобы эти наряды создавались специально для Лулы каким-нибудь гениальным, но ещё не совсем известным дизайнером - со своим ярким почерком и большими амбициями. Лула появилась в моей жизни внезапно, и я не знал, что с этим делать.
Постепенно жизнь Лулы начала обрастать подробностями. Я рассмотрел её лицо - большие серые глаза, небольшой прямой нос, обветренные губы, ямочки на щеках, когда она улыбалась, и морщины на лбу, когда хмурилась. У Лулы были тонкие руки с длинными пальцами. Иногда она включала негромкую музыку и кружила по дому, дирижируя невидимыми музыкантами. Лула любила забираться в большое кожаное кресло с ногами и читать книги. Её телефон звонил крайне редко, а даже когда и звонил, Лула больше слушала, говорила очень мало и очень тихо. По крайней мере, мне никак не удавалось услышать её голос. Без голоса образ Лулы был не завершённым, но мне она нравилась и молчащей.
За зелёным платьем последовали другие - тёмно-синий официальный жаккард, холодный шёлк цвета морской волны, нежно-розовый утренний атлас, воздушная кремовая органза. В своих фантазиях я одевал Лулу как маленькие девочки наряжают своих нарисованных кукол - накладывая на рисунок вырезанные из бумаги модели одежды с множеством острых углов. Лула сначала всегда скептически смотрела на своё отражение в большом старинном зеркале в раме с завитушками, поворачивалась к нему то одной, то другой стороной, вставала на цыпочки, разглаживала руками складки - существующие и воображаемые, а потом вопросительно поднимала глаза вверх, и я знал - она ждёт моего вердикта. Я никогда не находился рядом. Лула не могла меня видеть. Я наблюдал за ней сверху, как всё те же маленькие девочки придирчиво осматривают свои кукольные домики, следя за тем, чтобы ожившие в их фантазиях куклы не натворили бы ничего плохого. Но Лула знала, что я всегда где-то рядом, всегда одобрительно кивну, она это почувствует и улыбнётся девушке по ту сторону зеркала.
По вечерам я всё реже стал выходить в салон, где обычно коротали время мои домашние - отец в неизменной позе перед телевизором, сестра рядом в кресле, готовая в любой момент вскочить и сделать всё, что он попросит. Старший брат жил с семьёй отдельно, но совсем рядом, и его жена частенько баловала нас приготовленными своими руками национальными сладостями. Когда на столе оказывалась очередная коробка с десертом, я был обязан выйти из комнаты и принять участие в семейном чаепитии, сгорая от стыда за то, что, возможно, впервые в жизни, не считая каких-то детских шалостей, мне приходится обманывать своих близких. Заперевшись в своей комнате, я вовсе не читал книги, не изучал информацию о вступительных экзаменах в колледж и даже не малевал свои дурацкие комиксы, как выражалась моя сестра. Я рисовал Лулу - мою живую куклу с целым гардеробом бумажных платьев.
Мне никак не удавалось понять, чем она занимается, когда выходит из дома, ведь моя Лула никогда не покидала пределы своей полутемной гостиной. Кто она - мисс Уилсон? Может, она профессиональная модель? Судя по размеру её нарядов, проходящих через мои руки, несомненно так. Может, светская львица? И тогда вполне объяснимы все эти невероятные платья, а главное, их количество. Или мисс Уилсон, желая доказать родителям, что она в состоянии добиться всего сама, без их навязчивой помощи, закончила Высшую школу журналистики при университете Сорбонны и делает первые шаги на этом поприще, посещая светские рауты в погоне за сенсационным интервью? Впрочем, ни одно из моих предположений не казалось мне хоть сколько-то похожим на правду.
Однажды, когда на вешалку в моей рабочей комнате сестра повесила очередное платье Лулы, я сделал то, что мне никогда не пришло бы в голову делать с чужой одеждой - я его понюхал. Это было инстинктивным порывом. Мне показалось, что с этим вдохом в меня войдёт некое тайное знание, связанное с Лулой. От платья исходил смешанный запах лёгких духов, пота, сигарет и ещё чего-то неуловимого. Я попытался мысленно отделить все эти компоненты, исключив вероятность того, что Лула курила - вероятнее всего, кто-то дымил рядом с ней. Может, подруга. Да, подруга. А вот духи точно её - цветочные, но не приторные, из тех, которыми не душатся, а которые «надевают». Я представил капельки пота на обнажённой коже Лулы и почувствовал, как краска заливает моё лицо.
Конечно же, в нашей клиентской базе хранился телефон Лулы, но мне и в голову не приходило позвонить ей. А что я мог сказать? «Мисс Уилсон, Ваш заказ готов»? «Лула, с розовым атласным платьем надень вон те бордовые босоножки на невысоком каблуке»? Я продолжал днём приводить в порядок её наряды, а вечером переносить свои фантазии на бумагу. Мне было достаточно этой бесконтактной связи, в которой Лула всегда получала моё одобрение всего того, что она делала в своей гостиной, а я мог беззвучно наслаждаться игрой с куклой, живущей в моём воображении. Мой страх разрушить идеальный мир, в котором Лула примеряла перед зеркалом мои платья, казался сильнее любопытства. Или мне только хотелось продолжать обманывать себя.
Как-то вечером я выскочил из дома, чтобы в ближайшей лавке купить для отца его любимые леденцы. Обычно запасы пополняет сестра, но она куда-то ушла, и мне пришлось оторваться от своего почти полностью заполненного рисунками альбома и нехотя тащиться на улицу. Проходя мимо станции метро, я не глядя подхватил бесплатную газету, помахал знакомому, торгующему свежей выпечкой с ажурной тележки, кивнул проходящему мимо нашему постоянному клиенту и направился к магазинчику с леденцами. Отец удивился моей скорости, спросил, не знаю ли я, когда вернётся сестра, и, развернув яркую обёртку, отправил первый леденец себе в рот. Я мог спокойно вернуться в свою комнату и закончить новое платье для Лулы. Последнее в этом альбоме.
Я кинул газету на стол, стянул с себя свитер, бросил его на кровать и устроился поудобнее, чтобы сосредоточиться на асимметричном вороте, который я придумал для серого кожаного платья. В тот момент меня посетила дикая идея - передать альбом с рисунками Луле. Анонимно. Я представил, как посыльный передаёт ей принесенное из химчистки платье и толстый свёрток. Лула встаёт из-за рояля, протягивает руки, чтобы взять вещи, смотрит на посыльного с удивлением, но тот лишь загадочно улыбается и выходит… Стоп! Альбом и посыльный это реальность! А гостиная с роялем и приглушённым светом существует только в моих фантазиях! Я даже рассмеялся - до того нелепым и смехотворным показался я самому себе в ту минуту. Странно, но я почувствовал некое облегчение - будто мой альбом был нарывом, который прорвался и перестал приносить неудобства, хотя ещё пару минут назад я и не подозревал, что он существует.
Мой взгляд упал на принесенную газету, и я ощутил, как в секунду сам превращаюсь в один большой пульсирующий нарыв - на меня с первой страницы смотрела Лула. Мне очень хотелось, чтобы это была не она, но чёрное облегающее платье с цветочным орнаментом на правом плече не оставляло путей для отступления. Заголовок кричал: «Бывшая звезда реалити задержана за непристойное поведение!» На фотографии была изображена ярко накрашенная вульгарная девица с синими волосами. Рот её был перекошен - видимо, в тот момент, когда её фотографировали, она изрыгала ругательства в адрес папарацци. Подол её платья задрался, и все читатели газеты могли рассмотреть татуировку на бедре. Все, но не я. Я не смог больше смотреть. Впрочем, скорее всего, даже не в обнаженной ноге было дело, а в небрежном ношении платья. То платье заслуживало лучшей Лулы. Я заслуживал лучшей Лулы.
Чтобы хоть как-то отойти от пережитого шока, я не придумал ничего лучше, чем открыть свой альбом на последней странице. Через час работа над платьем была завершена. Я увидел в этом нечто символичное - в альбоме не осталось больше чистых страниц, а во мне не осталось больше Лулы. Промелькнула глупая мысль - надо было попрощаться с ней, невежливо вот так исчезать после всего, что мы пережили вместе. Секунду, мы?..
Я заставил себя ещё раз взглянуть на фотографию настоящей Лулы, пытаясь разглядеть в ней хоть какие-то черты Лулы моей. Опять! Нет никакой моей Лулы. Есть только мисс Уилсон - звезда неизвестного мне реалити-шоу, задержанная за непристойное поведение в одном из престижных лондонских баров, которая вскоре после освобождения отошлёт своё платье в химчистку. Я закрыл альбом, бросил газету в корзину для бумаг, лёг в кровать и провалился в сон.
Следующий день прошёл среди рубашек, брюк, костюмов, юбок и блузок.
И день после этого.
И следующий тоже.
Ни брат, ни сестра не заметили никаких перемен - я и до этой истории был довольно замкнутым и молчаливым и редко показывался у стойки приёма заказов. Каждый занимался своим делом, вертелся в своей вселенной и мало интересовался тем, что происходит на соседних планетах. Меня это абсолютно устраивало. Для того, чтобы заполнить образовавшуюся после исчезновения Лулы пустоту, я постоянно что-то слушал - музыку, подкасты, лекции, выступления юмористов, сводки новостей, радиостанции далёких и очень чужих стран и даже записи молитв. Этот беспорядочный микс, без остановки льющийся в мои уши, позволял мне ни о чём не думать. Точнее, не думать о том, как я потерял мою Лулу.
Где-то две недели спустя моя сестра, поддавшись на уговоры отца, поехала в один из непопулярных лондонских колледжей проверить, каковы её шансы на поступление в следующем году. Брат, не тратя слов, кивнул на пустую стойку приёма заказов и удалился сортировать вчерашние мешки с одеждой. Мне предстояло общение с клиентами - улыбки, вежливые кивки, быстрые движения и короткие фразы о погоде. А это значило, что уже не сбежать - ни в музыку, ни на другую планету. Платья от мисс Уилсон не приносили уже две недели - видимо, обвинения полиции не ограничились лишь непристойным поведением. В первой половине дня в нашу химчистку зашло всего несколько человек, так что, я совмещал приём заказов со своей основной работой. А после обеда прибыл посыльный с платьем мисс Уилсон.
Ему не нужно было представляться - я слишком хорошо изучил вкус его заказчицы и был в состоянии узнать вещь, принадлежащую Луле. Он зашёл, кинул небрежно висящее на плечиках платье на стойку и спросил, можно ли воспользоваться нашей уборной. Я молча показал направление.
Платье лежало передо мной, и я боялся к нему прикоснуться. Оно было новым. Точнее, оно было мне неизвестным. Однотонный светлый бархат, несимметричный подол, глубокое декольте, чистые линии. И огромное расплывшееся пятно от красного вина чуть ниже талии. Я смотрел на него и почему-то вспомнил, как ворчала мать, когда клиенты приносили вещи вот с такими пятнами - «Как можно было запачкать такую красоту?! Как можно быть таким неряхой?!» В её мире всегда царил порядок. Неудивительно, что делом её жизни стал бизнес, связанный с чистотой.
Посыльный вернулся. Молодой парень, светлые волосы в хвост, весёлые глаза. Поискал взглядом квитанцию и вопросительно посмотрел на меня. Я одним движением сгрёб платье со стойки и кинул его на стоящие за мной тюки с грязной одеждой. «Уилсон», - сказал он и продиктовал номер телефона, по которому я в компьютере нашёл нужную запись. Сунув листочек в карман куртки, он сделал неопределенное движение рукой и пошёл к выходу. «Слушай, чел, - неожиданно для самого себя окликнул я посыльного. - Что, мисс Уилсон уже освободили?» Парень развернулся и посмотрел на меня с недоумением: «Ты о чём?» Я уже успел пожалеть о том, что спросил, но всё равно продолжил: «Та, которая всучила тебе это барахло - её же недавно задержала полиция. Ты что, газет не читаешь?» Посыльный расхохотался: «Чувак, ты так ошибаешься, что сам не представляешь, насколько это смешно!» Он вернулся к стойке. «За что полиции задерживать этого божьего одуванчика? Она ж сидит в своём инвалидном кресле за швейной машинкой и строчит себе все эти шмотки супер-индивидуального пошива. И веса в ней килограмм сто пятьдесят, не меньше! Она ж даже из дома не выходит!» - Ему хотелось поговорить, а у меня было только одно желание - оглохнуть на месте. «Меня как-то послали к ней забрать платье и отвезти его в дом одного посла. Я припёрся вовремя, постучался, значит, в дверь. Пока мне открыли, я уже успел позвонить в свою фирму и доложить, что заказчика нет дома, представляешь? И вот захожу я в этот… ну, как тебе сказать… в этот кавардак! - Посыльный начал активно жестикулировать. - Повсюду какие-то тряпки, обрывки, нитки, коробки, рулоны тканей. А по стенам развешаны платья - и готовые, и ещё недошитые. Я уж в этом не понимаю, но даже мне показалось, что это уровень, не знаю, какой-нибудь голливудской церемонии».
Из его рассказа я узнал, что миссис Уилсон была портнихой со странностями - обладая невероятным вкусом, богатой фантазией и даром творить в сочетании с золотыми руками, она создавала свои оригинальные наряды в единственном экземпляре, не задумываясь о размерах и пропорциях конкретной модели. Она не принимала заказы, потому что не желала иметь дело с капризами избалованных актрисок, которым в окантовке позарез нужна была серебристая нить, а не золотистая, как решила она, и длина юбки должна быть на двадцать сантиметров короче, иначе как вся общественность заметит, что занятия фитнесом, наконец, начали давать свои плоды. Более того, миссис Уилсон не желала расставаться со своими работами. Она не продавала платья, а лишь позволяла избранным вывести их в свет. После этого наряд должен был быть возвращён хозяйке, которая отправляла его в чистку и затем вешала на своё место. Единственное своё место. Из-за своего физического состояния миссис Уилсон давно выстроила огромную стену, отгораживающую её от внешнего мира, и создала свой, в котором она чувствовала себя абсолютно свободной и счастливой.
Я попросил сестру позвать меня, когда за заказом миссис Уилсон прибудет посыльный. Я опасался, что она начнёт расспрашивать, что и почему, но она лишь равнодушно кивнула в знак согласия. Мне повезло дважды - в то утро клиентов было мало, сестра поднялась к отцу проверить, принял ли он своё лекарство, и я сам вызвался постоять за стойкой приёма заказов. Посыльный появился через пять минут. К счастью, вместо того весельчака фирма прислала другого, менее разговорчивого. Он протянул квитанцию, я снял с вешалки заранее приготовленное платье. «Возьми ещё кое-что для миссис Уилсон», - сказал я и достал из ящика стола свёрток. Парень нахмурился: «У меня заказ только на одну единицу. Если есть дополнительная посылка, это надо оформлять отдельно». Я было потянулся за кошельком, но передумал: «Впрочем, я справлюсь сам. Спасибо!» Посыльный вышел.
Я взял лежащую на стойке квитанцию, поднёс её к устройству, считывающему код, и на экране компьютера выскочили данные заказчика. Я достал телефон и набрал номер. Гудок, ещё один, и ещё один, и ещё. «Миссис Уилсон? Здравствуйте!»